Борьба Декарта с протестантскими богословами

Борьба Декарта с протестантскими богословами

Валентин Асмус

Источник: Асмус В.Ф. Декарт. М.: Политиздат, 1956. Глава 10, с. 226-250.

В деятельности Декарта в Голландии таилось противоречие, которое рано или поздно должно было обнаружиться в жизни философа. Противоречие это состояло в том, что Декарт одновременно хотел и избежать всякой борьбы, всякого столкновения с богословами, властями церкви, профессорами университетов и в то же время изо всех сил стремился распространить в университетах Голландии своё учение, которое по своему направлению и содержанию не могло не привести его к столкновению с учёным миром схоластики и богословия.

С одной стороны, девизом своей жизни Декарт избрал лозунг поздней античной морали: «Benequi latuit, bene vixit» («Хорошо прожил тот, кто хорошо укрылся») 1. И действительно, Декарт укрывается, по собственному выражению, «в пустыне» своих уютных и уединённых дач и коттеджей, он долго воздерживается от опубликования своих учений, хитро обдумывает формулы, которые должны скрыть его согласие с учениями новаторов или по крайней мере облечь это согласие в выражения, исключающие возможность какого бы то ни было формального обвинения в  единомыслии.

С другой стороны, Декарт не упускает ни малейшего случая или повода ввести свои физико-математические и философские учения в школах и факультетах университетов. Он поддерживает — через Мерсенна и непосредственно — связи с иезуитами, с римскими и парижскими богословами. Он совершает поездку в Дуэ с целью выяснить, не удастся ли ввести преподавание его философии в католических университетах испанских Нидерландов 2. Он  терпеливо разъясняет свои взгляды своим старым учителям-иезуитам в. надежде на то, что они одобрят его учение и признают его заслуживающим преподавания в школах.

Он не щадит времени и трудов на инструктирование своих первых учеников, например Ренери, и, как мы видели, даже переезжает на время в город, в котором Ренери начал преподавание и пропаганду декартовой  философии 3. Этот темперамент мыслителя, не только уверенного в обладании истиной, но и стремящегося к её утверждению и распространению, должен был рано или поздно привести Декарта к столкновению с богословием и с официальной наукой, которого он всеми силами избегал.

Пока Декарт проживал в Голландии в качестве частного лица, чудака, занимающегося анатомированием телячьих голов, ужей, лягушек и рыб, на него мало кто обращал внимание. Даже рано распространившаяся молва о необычайных по новизне взглядах, которые развивает этот француз и католик, пришелец из чужой страны, не вызывала на первых порах ничьего беспокойства, никакой ревности.

Дело приняло совершенно иной оборот с тех пор, как учение Декарта сделалось известным и стало проникать в школы. Так как сам Декарт не выступал в качестве профессора, а первыми пропагандистами его идей были его ученики, то им пришлось принять первые удары, показавшие, что борьба началась и что безмятежному существованию в Голландии пришёл конец.

Застрельщиком в борьбе и первым пострадавшим оказался талантливейший из последователей Декарта — Анри де Руа, или Регий, как он подписывал своё имя в латинских работах. Это был блестящий натуралист, физиолог и педагог, не только мастерски излагавший учение Декарта в лекциях по физиологии, но сумевший пойти в материалистическом направлении дальше Декарта. В 1638 г., спустя год после выхода «Опытов» Декарта, Регий получил кафедру ботаники й теоретической медицины в Утрехтском университете 4.

Сделавшись профессором, Регий энергично и с большим успехом повёл дело. Уже вскоре ему удалось привлечь внимание передовой молодёжи и передовой части профессуры к новому физическому и физиологическому учению. «Картезианская» философия, как называли философию Декарта, стала предметом всеобщих толков и обсуждения.  Все это происходило открыто на глазах академического сената университета, в его стенах и аудиториях.

В это же время и в том же Утрехтском университете  выдвинулся и получил большое влияние профессор протестантского богословия Гизберт Воэций. Схоластик по научному мировоззрению, Воэций далеко не был учёным в академическом смысле слова. Он был видным в Утрехте церковником, первым но сану и значению, а также популярным проповедником. Это была страстная, волевая, энергичная, но в моральном отношении низменная натура. Воэций умел и любил действовать на своих слушателей грубым и метким словом, шуткой, а ещё более пафосом морального обличения, в плащ которого он ловко умел рядиться.

В начале своей карьеры Воэций выделился энергией, с какой он выступал во время богословских распрей, разразившихся на дордрехтском церковном соборе. Собор раскололся на две партии: «гомаристов» и «арминиан». Первые, последователи Гомаруса, представляли реакционное крыло правоверного кальвинизма и в духе учений Кальвина настаивали на строжайшем Божественном предопределении, согласно которому будто всё совершается в этом мире. Вторые, ученики Арминия, представляли более просвещённую часть голландских протестантов. Они отрицали фанатизм учения Кальвина, признавали свободу человека и права обсуждающего истину разума. 

Вероисповедные споры прикрывали борьбу политических партий. Арминиане были республиканцами, требовали религиозной свободы и церковного самоуправления отдельных штатов. Гомаристы стояли за монархию, поддерживали штатгальтера (правителя) Голландии — принца Морица Нассауского — и требовали расправы с арминианами. В 1619 г. был созван дордрехтский собор, на котором гомаристам удалось полностью разгромить своих противников 5. В происходивших дебатах Воэций оказался одним из рьяных главарей гомаристов. Поэтому он быстро пошёл в гору, особенно после 1619 г., когда главари арминиан были арестованы, а лидер их партии Ольденбарнефельдт казнён.

В конце 30-х годов, когда Регий вступил в число профессоров Утрехтского университета, Воэций был уже давно важным сановником кальвинистской церкви и влиятельнейшим членом университетского совета. Он даже содействовал назначению Регия профессором, польщённый тем, что Регий просил Воэция быть его духовным цензором и засвидетельствовал ему своё почтение.

Первое время всё шло гладко. В Утрехтском университете две кафедры были заняты учениками Декарта: кроме Регия здесь с 1634 г. преподавал переведённый из Девентера Ренери. Но в марте 1639 г. Ренери в расцвете молодости и сил внезапно умер, и на похоронах его произошло событие, заставившее Воэция насторожиться.  С надгробной речью памяти Ренери выступил профессор риторики Эмилий. Не будучи личным учеником Декарта, он был уже убеждённым и горячим поклонником декартовской философии. Речь Эмилия превратилась из надгробного слова в восторженные восхваления философии Декарта. Через некоторое время речь эта по желанию университетского совета, ценившего Ренери, была отпечатана 6. В печатной редакции Эмилий не только упоминал о теснейшей дружбе покойного Ренери с Декартом, но и отозвался о самом Декарте, как об «Атласе и Архимеде нашего века» 7. Впоследствии, излагая в письме к утрехтскому магистрату всю историю спора с Воэцием, Декарт сам признавался, что похвалы Эмилия были таковы, что ему «было бы стыдно их повторить» 8.

Воэций забил тревогу. Ему было ясно, что под крышей университета, в котором он хотел властвовать, выросла опасная для его господства новая сила, за которой стоит ещё более могучая, угрожающая авторитету схоластики личность реформатора науки. К этой тревоге присоединилась, подливая масло в огонь, ревнивая зависть к блестящему успеху, каким пользовались лекции Регия.

Темперамент фанатика, уже проявившийся двадцать лет назад, в дни дордрехтского собора, вспыхнул в Воэций с новой силой. С этого времени он ведёт неутомимую борьбу против Декарта, его учеников и против их влияния в голландских университетах. В поводах для нападения недостатка не было. Молодой, талантливый, пылкий Регий, оставшись после смерти Ренери единственным активным представителем учения Декарта в Утрехтском университете, вёл себя смело и даже вызывающе. В лекциях по физиологии он открыто глумился над схоластическими докторами, которые изучали человека не на основе анатомических наблюдений и опытов, а по книгам Аристотеля и Гиппократа. Схоластической рутине Регий противопоставлял учение о  кровообращении, установленное Гарвеем и Декартом не умозрительно, а путём экспериментов, произведённых над человеком и животными.

Начиная борьбу, Воэций задался целью не только уничтожить Регия, своего непосредственного врага, но и искоренить всё возраставшее влияние идей и учений Декарта. Задача эта оказалась не такой уж лёгкой. Спорить и бороться приходилось с могучим противником, прославленным изустной молвой, уже весьма уважаемым в кругах математиков и физиков. О сражении с Декартом на почве его научных исследований нечего было и думать. Для такой задачи Воэций был слишком слаб. Но у Декарта была уязвимая пята в совершенно другой области.

Голландия была страной протестантской, кальвинистской, Декарт же — чужеземец, пришелец из католической Франции, правоверный католик, выученик иезуитов, их друг, а может быть, даже — так думал Воэций—их тайный агент. К тому же он — философ. Как большинство кальвинистских богословов того времени, Воэций относился к философии более чем отрицательно. Поведение Воэция доказывало, что со времён Джордано Бруно, вынужденного бежать из Женевы, мирового центра кальвинизма, положение в кальвинистских странах ничуть не изменилось к лучшему. Вся его нетерпимость излилась на Декарта. Католик, папист, иезуит, философ — какая цепь качеств и преступлений! Он, Воэций, выведет этого вдохновителя молодёжи и глумящихся над Аристотелем молодых докторов на чистую воду!

Но как взяться за дело? Надо прежде всего изучить это хвалёное «Рассуждение о методе», посмотреть, нет ли в нём каких-либо еретических положений. Его книга полна учений, которые легко могут быть расшифрованы и заклеймены как самый доподлинный атеизм. Декарт требует сомнения во всём, он допускает, что Бог, может быть, есть великий обманщик, он рассуждает о преимуществах учения, согласно которому Бог только вначале создал материю и движение, а затем мир развивался сам собою, и т. д. и т. д.

Но прямо указать на атеизм Декарта Воэций не решался. Поэтому он поступает иначе. Он выбирает из учения Декарта несколько положений и, не называя Декарта по имени, переносит их на атеизм в целом. Пусть слушатели его привыкнут к мысли, что эти положения и атеизм — одно и то же. Связав таким образом картезианство с атеизмом, Воэций выступает в июле 1639 т. против атеизма на академических диспутах 9. На этой стадии непосредственная цель его нападок — Регий. По настоянию Воэция университетский совет осуждает проводившуюся Регием пропаганду физиологии Гарвея и Декарта. Регию предписывают придерживаться традиционных учений, а учения новаторов использовать только в качестве материала для упражнений.

Нажим на Регия переходит в настоящий натиск, начиная с 1641 г., когда Воэция назначили ректором университета 10. На этот раз предметом обсуждения оказалось центральное положение учения Регия — Декарта об отношении души к телу 11. Регий доказывал в своих лекциях, будто душа и тело в человеке образуют единое целое не по своей сущности или субстанции, но лишь в силу случайного соединения. Учение это стояло в явном противоречии с учением схоластиков, которые утверждали, будто тело, или материя, существует не само по себе, не как «субстанция», но как возможность формы, т. е. души.

Воэций сразу понял, что именно в этом утверждении самостоятельного («субстанциального») существования тела — коренная, главная особенность нового учения. Утверждение это было материалистическим. К тому же Регий гораздо сильнее, чем Декарт, подчёркивал именно эту — материалистическую — основу декартова учения. Если Декарт особенно настаивал на том, что тело и душа противоположны по свойствам, представляют, как он учил, две «субстанции», то Регий особенно подчёркивал «субстанциальность», самобытность телесной стороны в человеке, т. е. явно клонил дело к материализму.

В новом диспуте «Об атеизме» Воэций выступил с резким опровержением этого учения. На этот раз он прямо провозгласил учение Регия еретическим. Нападки его не ограничились разбором одного лишь тезиса о самобытности тела и о двойственном составе человека, но затронули также и новое учение о мире, т. е. учение Коперника о движении Земли. Ничуть не уступая католическим богословам, Воэций провозгласил это учение, введение которого он по невежеству приписал не Копернику, а продолжателю Коперника Кеплеру, противоречащим религии, Священному Писанию и всей схоластической науке. Особенно подробно он доказывал, что из учений Регия как их необходимое следствие вытекают неверие, скептицизм, отрицание догматов о Троичности Божества, о бессмертии души, о воплощении Бога в человеке, о первородном грехе 12.

Но Регий не отступил. Он решил сделать спор, происходивший до сей поры в стенах университета, спором публичным, т. е. решил защищаться в печати. Для этой цели он написал сочинение, в котором не только опровергал тезисы Воэция, но и направил несколько сильных ударов по адресу всей схоластической философии вообще. Узнав о намерениях Регия, Декарт пришёл в волнение. Причиной тому отчасти было нежелание обострять отношения с Воэцием, от которого, как сразу понял Декарт, не приходилось ждать ничего хорошего и который был слишком сильным и влиятельным человеком в этой стране. С другой стороны, Декарт не хотел, чтобы судьба его философии была поставлена в зависимость от судьбы учения Регия и от исхода его спора с утрехтским церковником.

По-видимому, уже в это время Декарту не нравилось  усиление материалистической тенденции, заметное в преподавании Регия: оно опережало намерения самого философа и угрожало окончательно скомпрометировать его учение в глазах богословов. Не нравилась Декарту и запальчивость Регия, вызывающий, полный сарказма характер его полемики. Регий не отказался от своего плана, но по совету Декарта смягчил тон и даже ввёл в своё обращение к Воэцию обычную по тому времени изысканную учтивость и лесть.

Но ничто не могло уже ослабить гнев задетого в своём самолюбии схоласта. Он пускает в ход весь свой авторитет и всю власть церковника, профессора, ректора университета и добивается успеха. Регию запрещают чтение лекций по философии. Более того, постановление университетского сената, непосредственно направленное против Регия, осуждало в его лице также и всю новую философию.

Хотя имя Декарта не было названо, но все осведомлённые люди прекрасно понимали, что речь идёт именно и прежде всего о нём. «…Один из наших коллег,— так гласило постановление,— выступает поборником некоей новой философии, которая противоречит основам философии, принятой и одобренной университетами всего мира. Эта новая философия такова, что неопытные юноши могут злоупотреблять ею во вред богословию и другим наукам… Поэтому профессорам Утрехтского университета запрещается  преподавать учение, ниспровергающее основы наук, которые преподаются во всех реформированных (протестантских.— В. А.) университетах, в особенности же —основы философии, принятой всеми университетами» 13.

Постановление университета состоялось 16 марта 1642 г. 14. Как раз в это время Декарт был занят важными делами. Он деятельно подготовлял второе издание «Размышлений о первой философии», куда должны были войти собранные им возражения оппонентов и его собственные ответы на них. Тогда же он обдумывал ответ на нападки иезуита Бурдена и письмо к важному должностному лицу, так называемому «провинциалу» иезуитского ордена Динэ. В этом письме Декарт намеревался разоблачить Бурдена и вывести на чистую воду его полемические приёмы. В то же письмо к Динэ он решил, как бы для сравнения с проделками Бурдена, включить характеристику Воэция.

Не указав ни места деятельности, ни имени своего врага, он рисует его нравственный характер и даёт оценку его научного значения. «Это человек,— писал Декарт,— который слывёт богословом, проповедником и полемистом, который пользуется большим влиянием и уважением у народа за то, что в своих карательных проповедях злословит то против католической церкви, то против других не одной с ним веры людей, то против властей; он выставляет напоказ пламенную и необузданную религиозную ревность, при этом он тешит слух простого народа шутками; что ни день издаёт сочинения, но такие, которые не стоит и читать; в них он цитирует различных авторов, но эти авторы более свидетельствуют против него, чем за него, так что, по-видимому, он знаком с ними только по оглавлению; он смело и невежественно ведёт речь о всевозможных науках, как будто он вполне освоился с ними, и поэтому слывёт за учёного у неучей. Но люди, кое-что  понимающие и знающие, как назойливо он заводит споры, как часто он вместо доводов пускает в ход брань и в случае поражения обращается в позорное бегство, говорят об этом человеке, если они не его единоверцы, с открытой насмешкой и презрением; его уже так отделали на глазах всего мира, что едва ли к этому можно добавить что-нибудь новое. Что же касается его единоверцев, то хотя они и пытаются насколько это возможно оправдывать его и относиться к нему терпимо, но в душе и они его не одобряют» 15.

Характеристика голландского богослова, сделанная Декартом для Динэ, дошла в копии до Воэция. Разумеется, он тотчас узнал изображение. К борьбе, которую он как схоластик и богослов вёл против учения Декарта и его молодых последователей, присоединилось жгучее чувство личной ненависти. С этого времени Воэций организует настоящую войну против Декарта. Ещё до последнего обострения Воэций, не решаясь скрестить с Декартом оружие на почве науки, задумал обратиться к какому-нибудь авторитетному и широко известному учёному и предложить ему написать памфлет против Декарта.

По странному и крайне комичному стечению  обстоятельств Воэций, плохо осведомлённый об отношениях в мире учёных, остановил свой выбор на… Мерсенне! Воэций так страстно хотел дискредитировать Декарта в области науки, что не посчитался даже с тем, что Мерсенн не протестантский, а католический богослов и притом ученик ненавистных ему иезуитов. О личных отношениях Мерсенна к Декарту он не подозревал или во всяком случае думал, что Мерсенна нетрудно будет склонить к разрыву с Декартом.

«Не сомневаюсь,— писал Воэций Мерсенну,— в том, что Вы видели философствования Рената Декарта, изданные in-quarto на французском языке. По-видимому, муж этот тщится основать новую, доселе невиданную и неслыханную в природе секту; и находятся лица, которые дивятся ему и молятся на него, как на нового сшедшего с неба Бога». «Эти открытия (греч. «хэуремата»), — писал он далее,— должны были бы подвергнуться Вашему суждению и Вашей цензуре. Ни один физик или философ не мог бы его победоноснее опровергнуть, чем Вы, потому что Вы являетесь выдающимся знатоком в этой части философии, в которой Декарт мнит себя наисильнейшим, а именно в геометрии и в оптике. Это было бы достойной работой для Вашей эрудиции и Вашей утончённости» 16.

Мерсенн наотрез отказал Воэцию. В своём ответе он дал понять, что он не знает у Декарта решительно никаких взглядов, которые могли бы быть основанием для обвинений. Он предлагал Воэцию сообщить ему, Мерсенну, какие именно мнения Декарта и друзей Декарта Воэций считает заслуживающими осуждения. Ответа на этот вызов, разумеется, не последовало.

Когда же Воэцию стала известна характеристика его личности, сделанная Декартом, проповедник решил перенести борьбу в другую область, более ему доступную. Он задумал составить против Декарта уничтожающий памфлет, но выполнение его поручить человеку, который изложил бы всё под диктовку Воэция, но подписал бы сочинение своим именем. Выгода этой затеи состояла в том, что Воэций получил бы полную свободу в средствах и приёмах изложения, но при этом сам остался бы формально и юридически в тени, не неся никакой ответственности за всё им внушённое или прямо продиктованное.

Среди учеников Воэция был некто Мартин Шоок, многим обязанный Воэцию. Благоволивший к Шооку утрехтский богослов выдвинул его на кафедру Гронингенского университета. Воэцию нетрудно было заставить зависимого от него и нравственно нестойкого человека послужить своим низким целям. Шоок получил все необходимые указания и сел за работу 17. Вряд ли ему пришлось много придумывать. Воэций сам позаботился о всём существенном. Большую часть сочинения Воэций сам написал в Утрехте, а для всего остального не только указал главные пункты обвинения, но и сформулировал ряд важнейших и наиболее, по его мнению, сильных и разящих мест.

Не довольствуясь этим, он во время печатания книги внёс в корректуру ряд новых обвинений. В центре их стояло сравнение Декарта с последователем Джордано Бруно — Ванини, сожжённым на костре инквизиции в 1616 г. Называя Декарта вторым Ванини, Воэций обвинял философа в безбожии и лицемерном утаивании своих взглядов 18. В 1643 г. вся эта стряпня увидела свет. Книга вышла в Утрехте? под ироническим заглавием: «Картезианская философия или удивительный метод новой философии Рената Декарта» 19. Кроме опасного для Декарта сопоставления его учения сучением Ванини, она заключала ряд других обвинений. Воэций изо всех сил старался возбудить против Декарта религиозную часть голландского общества, протестантских богословов и церковников. 

Ссылаясь на письмо Декарта к Динэ, в котором Декарт нарисовал портрет Воэция, последний обвинял Декарта в оскорблении не только протестантской религии, но и голландских проповедников. Так же как и в выступлении на диспуте об атеизме, Воэций доказывал, что из философии Декарта необходимо следуют безбожие, скептицизм и нравственная распущенность. Дошло даже до прямых обвинений Декарта в разврате. Автор памфлета не гнушался и разбором личной жизни Декарта. Ему-де известно, что Декарт ведёт распутную жизнь, что всюду, где он путешествовал, остались брошенные им сыновья, прижитые в любовных приключениях, что в своих голландских резиденциях он-де учиняет оргии с тамошними фринами и т. д.

Но в Утрехте Декарт имел не только врагов, но и друзей. Кроме Регия, здесь были профессор Эмилий, автор панегирика Декарту, и профессор Киприан. Оба они не присоединились к осуждению учения Регия и не подписали известного постановления Утрехтского университета. 

Благодаря расположению и деятельной помощи этих лиц Декарт оказался в курсе затевавшегося против него наступления. Памфлет Воэция — Шоока не был ещё полностью отпечатан, а перед Декартом уже лежали первые корректурные листы памфлета, доставленные ему из типографии верными друзьями. Декарт решил действовать быстро и отразить готовящийся удар ещё до того, как он дойдёт по назначению. Ещё не получив корректуры всего сочинения Воэция, Декарт по прочтении первых шести листов принимается писать опровержение. Он уже углубился в работу и успел продвинуться в ней, когда произошло новое событие.

Этим событием был выход в свет памфлета Воэция против общества «Братство Марии», существовавшего ещё со времён господства в Голландии католиков. Некогда это была церковная община, состоявшая из одних католиков. Когда же Голландия отпала от Испании и господству католицизма был положен конец, «Братство Марии» преобразовалось в светское общество: Для контроля над ним и для предупреждения возможности в нём католической пропаганды магистрат Герцогенбуша потребовал введения в число членов общества также и представителей государственной религии, т. е. протестантов. В «Братство» вступили сам бургомистр и ещё тринадцать знатных граждан-протестантов. Когда Воэций узнал о том, что протестанты не погнушались занять места в одной организации рядом с ненавистными ему папистами, он обрушился на них с тезисами, пасквилями и, наконец, выпустил за своей подписью специальное сочинение — памфлет о «Братстве Марии» 20.

Появление этого нового произведения заставило Декарта изменить план своего ответа Воэцию. Не то чтобы он нашёл в этом сочинении что-нибудь, лично его касающееся. Но уже беглый просмотр книги обнаружил поразительное сходство — в цитатах, стиле, лексике, приёмах нападения и обличения — между уже вышедшим из печати памфлетом о «Братстве Марии» и печатающимся памфлетом, якобы написанным Шооком. Представлялся прекрасный случай разоблачить Воэция. Сличая оба литературных документа, Декарт мог доказать, что автор обоих памфлетов — Воэций и что Шоок только подставное лицо. До сих пор Декарт защищался только против клеветника. Теперь он имеет основание показать, что этот клеветник является одновременно и гнусным обманщиком, что он трусливо прячется за спиной выдвинутого им на передний план пособника и укрывателя.

Так возник в уме Декарта громоздкий на первый взгляд план полемического сочинения. В первых пяти частях идёт опровержение памфлета, подписанного именем Шоока. В шестой части Декарт сопоставляет памфлет Воэция о «Братстве Марии» с памфлетом Шоока и доказывает, что автор обоих сочинений — Воэций. И только в последних трёх частях Декарт возобновляет разбор нападок, сделанных на него Воэцием — Шооком. Так возникло одно из удивительнейших произведений полемической литературы XVII века: «Письмо Рената Декарта к знаменитейшему мужу Д. Гизберту Воэцию, в котором разбираются две книги, только что вместе изданные в Утрехте в защиту Воэция: одна о «Братстве Марии», другая — о картезианской философии». «Письмо» это — объёмистая книга, занимающая в VIII томе академического издания сочинений Декарта 194 страницы 21. В нём Декарт, обнаруживший уже талант писателя в ранее изданных работах, выступает как могучий полемист, уничтожающий противника логикой доводов, силой сарказма, блеском остроумия.

Выпуская в свет своё сочинение, Декарт обращался не только к учёной публике, но и к властям Утрехта, которых Воэцию удалось настроить против философа. Декарт подробно разоблачает клеветнические приёмы Воэция, показывает вздорность его обвинений, необоснованность приписываемых Декарту Воэцием мнений и суждений, бессмысленность целого ряда речений Воэция, грубость и глупость его полемического многословия.

В этой борьбе с назойливым и придирчивым противником Декарт не дал запутать себя в чащу мелочной, крохоборческой полемики. Всюду через путаницу борьбы он твёрдой рукой прочерчивает основные линии своего образа мыслей, выявляет истинные черты своего характера и образа поведения, своего отношения к науке, философии и схоластике. Отвечая на обвинение в развращении учеников, он подчёркивает, что живёт в деревне и избегает толпы, что он никогда не имел никаких учеников, никогда не искал их, но скорее избегал. Регий, о котором Воэций утверждает, будто через него Декарт хотел ввести в университет своё учение, уже давно был профессором и уже излагал те самые идеи, которые Воэций приписывал влиянию Декарта 22.

Напрасно Воэций старается разоблачить тайные доктрины и задние мысли Декарта. Для обвинения Декарта нет другого пути, кроме изучения тех сочинений, которые им самим изданы, находятся в обращении, всем доступны и не заключают в себе никаких других мыслей, помимо тех, которые в них высказаны. Что касается намёков на безнравственность Декарта и на его незаконных сыновей, то, окажись у него они в самом деле, заявляет Декарт, он не стал бы этого отрицать: в те времена он был молод, к тому же он мужчина; никогда он не давал обета целомудрия и никогда не желал казаться превосходящим в святости прочих людей. Но так как в действительности у него нет никаких сыновей, то из обвинительной фразы Воэция можно понять только то, что он, Декарт, не женат. Впрочем, он даже не удивляется тому, что Воэций, привыкший утверждать, будто было бы чудом, если бы католические священники сохранили целомудрие в своём безбрачии, не желает допустить, что Декарт может превзойти их святостью своего поведения, и т. д. 23.

По существу же обвинений против новой философии Декарт коротко, в нескольких фразах, сжатых, превосходных по ясности и точности, характеризует её сущность и её отличие от обычной, т. е. схоластической, философии, преподаваемой в школах. Так называемая новая философия, разъясняет Декарт, есть не что иное, как «…познание тех истин, которые могут постигаться естественным светом разума и приносить пользу людям в их занятиях. Нет никакого другого познания, которое было бы более почётным, более достойным человека и более полезным в этой жизни. Напротив, обычная философия, преподаваемая в школах и академиях, есть лишь какая-то груда мнений, по большей части сомнительных. Это видно из непрерывных споров, какие в ней возбуждаются. Кроме того, философия эта бесполезна, как это уже доказано долгим опытом. Ибо никто никогда ещё не мог извлечь для себя никакой пользы из «первой материи», «субстанциальных форм», «скрытых качеств» и проч.» 24.

Декарту ставят в вину именно новаторство, его отступление и даже расхождение со старой философией, т. е. философией Аристотеля и знаменитых схоластиков. Однако новаторство, доказывает Декарт, является злом только в религии. Так как Бог, рассуждает Декарт, не может заблуждаться, то всякий, кто вводит новшества в религию, воображая, будто предлагаемое им  нововведение установлено самим Богом, не может внести ничего  такого, что не было бы злом. «Напротив, в философии, относительно которой все признают, что она ещё недостаточно исследована людьми и может быть ещё обогащена многими превосходными открытиями, нет ничего более достойного похвал, чем быть новатором» 25.

Письмо Декарта к Воэцию имело один существенный недостаток: Декарт заботился в нём только о выяснении истины, но не учитывал в полной мере всей обстановки, в какой ему приходилось бороться. А между тем обстановка эта была неблагоприятна для философа. Воэций привлёк к спору внимание людей, которые менее всего были заинтересованы в научной стороне дела, но которых ему удалось уже восстановить против Декарта, искусно действуя на их фанатизм, религиозную нетерпимость, на их национальные чувства и политические страсти.

Выход в свет «Письма» Декарта, разумеется, был сильнейшим ударом по Воэцию, но только в глазах людей передовых, просвещённых и непредубеждённых. Напротив, несведущим, но ревнивым голландским богословам, властям утрехтского магистрата, сановникам легко было представить это произведение в свете, самом невыгодном для Декарта. Воэций поступил именно таким образом. Менее всего он был способен и расположен спорить с Декартом по существу. Письмо Декарта он решил использовать как документ и как материал для юридического обвинения.

Противники поменялись ролями. Если в своём ответе Декарт защищался от нападок Воэция, то теперь Воэций доказывал, что нападающая сторона — именно Декарт. Более того, он утверждал, что Декарт — злостный клеветник, смутьян и вообще человек, опасный для государства и церкви. Ученик иезуитов, он сам иезуит, иноземец, посланный в протестантскую Голландию для подрыва голландской церкви, для возбуждения в ней распрей. Что это так, видно-де из всего его поведения. Он издевательски поносит Воэция, который не причинил-де ему ни малейшего зла. В лице Воэция он наносит оскорбление всей голландской церкви, так как Воэций — её признанный член, «слава и украшение».

Единственным поводом для нападения Декарта является выдумка, будто Воэций — автор «Картезианской философии». Но автор её — вовсе не Воэций, а профессор Шоок. Это видно из предисловия к сочинению, это подтвердит и сам Шоок. Необходимо положить конец всем этим проискам и махинациям иноземца, взывал Воэций. Это должны сделать не только университетские власти, но и магистрат. По крайней мере он, оклеветанный французом Воэций, просит городские власти защитить его честь от обидчика.

Расчёт Воэция оказался верным. Ему удалось  затронуть чувствительную струну утрехтских сановников и внушить им неприязненное отношение к Декарту. К тому же было очевидно, что если обвинения Декарта останутся неопровергнутыми, то авторитету утрехтского магистрата и университета будет нанесён непоправимый ущерб: прославленный в городе проповедник, пастор, профессор университета окажется изобличённым в трусости, лжи и подлоге.

Эти соображения решили исход жалобы Воэция. Против Декарта был возбуждён судебный процесс, грозивший ему в случае осуждения чрезвычайно тяжёлыми последствиями. В июне 1643 г. утрехтские власти приняли постановление о привлечении Декарта к ответственности и потребовали его личной явки. Декарт должен был лично предстать перед судом, подтвердить свои обвинения и доказать, что автором «Картезианской философии» является, как он утверждает, не Мартин Шоок, а Гизберт Воэций 26.

Уже в самом способе оповещения об этом вызове обнаружилось, что утрехтские власти настроены враждебно против философа и заранее готовят его осуждение. О деле Декарта было оповещено публично в церкви, при звоне колоколов. Самый вызов был отпечатан во множестве листков, расклеен на перекрёстках в Утрехте и разослан по другим городам. Воэций заранее торжествовал свою победу. По его расчёту, следствием осуждения могло быть по меньшей мере изгнание ненавистного философа из Голландии, осуждение его сочинений, в первую очередь «Письма к Воэцию», и затем публичное сожжение осуждённых книг рукой палача. Воэций был настолько уверен в исходе дела, что заранее вошёл в сношения с палачом и просил его, чтобы костёр был разложен как можно больших размеров, так чтобы пламя было видно издалека 27.

Декарт в это время находился в Эгмонде. О вызове в суд он был извещён специальной повесткой, доставленной ему из Утрехта. Учитывая создавшуюся обстановку, Декарт понял, что защитить его от приговора и от его последствий может только непосредственная помощь французского посольства в Голландии. Он решил не ездить в суд, а дать письменное объяснение причин своей неявки. В нём он благодарит голландское правосудие за его стремление исследовать дело. Как и прежде, он поддерживает все обвинения, предъявленные им Воэцию, и готов представить все требуемые от него доказательства. Но, будучи французским подданным, он не может признать законным возбуждённое против него судебное дело. Обиженным лицом является именно он, Декарт, против которого было выпущено в Утрехте сочинение «Картезианская философия».

По закону и по справедливости он мог бы надеяться, что судебные учреждения расследуют прежде всего, кто является автором этого пасквиля, и, установив его личность, привлекут автора к законной ответственности. В действительности же он видит, что всё складывается иначе. Он окружён атмосферой вражды и недоброжелательства  и даже не чувствует себя в безопасности. Каждое мгновение он может ждать, что будет отдан приказ об его аресте и о насильственном препровождении из Эгмонда в Утрехт.  Поэтому он отправляется в Гаагу, где будет искать покровительства и защиты у посланника французского короля.

Так он и сделал. По прибытии в Гаагу он обратился к французскому послу де ля Тюилльери с просьбой о защите 28. Здесь Декарту пригодились связи и знакомства, которые он всегда поддерживал с официальными лицами Франции и Голландии. Нашлись люди и притом не только в кругах французского посольства, но и среди высших сановников голландского государства, которые знали его и ценили. Сам посол лично вмешался в дело и просил штатгальтера Голландии, принца Оранского, распорядиться о прекращении преследования.

Но остановить начавшийся процесс не мог даже штатгальтер. Врагам Декарта удалось добиться неблагоприятного для философа приговора. Постановлением суда были осуждены и квалифицированы как пасквили письмо Декарта к Динэ и его «Письмо к Воэцию». Обвинение в подлоге было признано клеветническим, а единственным автором «Картезианской философии» был признан Шоок 29. И всё же вмешательство штатгальтера оказало своё действие. Утрехтские власти сбавили тон. Об изгнании философа из Голландии и вообще о широкой огласке дела уже не приходилось думать. Хорошо, что хоть удалось вырвать у суда формальное обвинение! Само дело решили поскорее под сурдинку закончить. Никакие колокола уже не извещали народ о случившемся. Приговор был опубликован так, чтобы не привлекать к нему широкого внимания общества.

Самочувствие Декарта было плохим. Во-первых, точные сведения о содержании приговора он получил с запозданием. Опережая эти сведения, до него дошла молва, будто он осуждён и признан виновным в том, что без основания, вопреки фактам и заявлениям Шоока, обвинил Воэция в написании «Картезианской философии». Декарт знал, что Шоок действительно явился в Утрехт и полностью поддержал Воэция. Шоок не только заявил, что он является единоличным автором «Картезианской философии», что Воэций не принимал никакого участия в его работе, но и грозил новым сочинением, в котором он намеревался сообщить обо всём этом читателю.

Выходило, что Декарт ничего не выиграл от обращения к штатгальтеру. В этом выводе его всё больше убеждали сообщения друзей. Как раз в эти дни Декарт получил из Утрехта, где был центр всех враждебных интриг Воэция, а также из Гааги ряд анонимных писем. Неизвестные доброжелатели предупреждали Декарта, что против него готовятся новые репрессии, намекали даже на возможность  ареста и изъятия его рукописей и переписки. Встревоженный всеми этими сообщениями, Декарт решил снова предпринять поездку в Гаагу. Явившись туда в конце осени 1643 г., он вновь просил де ля Тюилльери о защите.

Дело осложнялось до крайности поведением Шоока, упорно свидетельствовавшего против Декарта. Поэтому Декарт решил жаловаться на Шоока и добиваться восстановления истины, представив спор об авторстве «Картезианской философии» на рассмотрение того самого Гронингенского университета, в котором Шоок состоял профессором. Университетский сенат, рассмотрев дело, с полной ясностью увидел, что Декарт по существу прав. Но так как Шоок исполнял в то время обязанности ректора университета, то члены сената из соображений корпоративной солидарности не захотели выдать с головой своего коллегу и ректора. Было решено не осуждать Шоока формально, но в то же время дать некоторое моральное удовлетворение и Декарту. В ответ на жалобу Декарта сенат выразил сожаление о том, что Шоок впутался в полемику другого лица с Декартом и выступил против учений Декарта с совершенно необоснованными обвинениями.

Ко всеобщему изумлению, Шоок не то под давлением силы аргументов Декарта, доказавшего тождество Воэция и автора «Картезианской философии», не то под влиянием угрызений совести неожиданно отступился от Воэция и признал свою вину. Он дал скреплённое присягой объяснение, в котором признался, что ему принадлежит только незначительная часть направленного против Декарта памфлета. Большую часть памфлета написал сам Воэций.

Но и для той части, которая вышла из-под пера Шоока, Воэций дал все необходимые указания и сведения. Воэций же вставил в рукопись ряд наиболее резких выпадов против Декарта, а также поставил имя Шоока на титульном листе и в предисловии. Поэтому Шоок не может нести ответственности за «Картезианскую философию»: он не может быть признан автором сочинения, по крайней мере в том его виде, в каком оно вышло в свет. Более того, он признал, что сочинение это — пасквиль, непристойный для учёного и просто для порядочного человека. Ему больно, что он позволил запутать себя в это грязное дело. Он не поддерживает больше Воэция и отказывается подписать своё имя под его ложным показанием.

Признания Шоока сильно облегчили бы положение Декарта, если бы голландские власти проявили к ним должное внимание. Благодаря этим показаниям рушилось всё, на чём держался приговор утрехтского суда. Поэтому Декарт спешит переслать гронингенский прото-кол, окончательно устанавливающий авторство «Картезианской философии», в утрехтский магистрат. Теперь он твёрдо надеется, что несправедливость будет устранена, а его правота удостоверена специальным постановлением. Постановление это вышло 12 июня 1645 г., но содержание его жестоко разочаровало Декарта. Постановление было адресовано к утрехтским издателям и книготорговцам. Оно запрещало продавать или распространять какие бы то ни было сочинения в пользу или против Декарта 30.

Выходило, что отныне Декарт не только был лишён права на дальнейшую защиту в печати, но вовсе не был гарантирован от новых нападений. Формула постановления имела в виду только сочинения, прямо посвященные Декарту, и не распространялась на сочинения, касавшиеся других участников спора, т. е. врагов Декарта. Поэтому утрехтское постановление ничуть не помешало сыну Воэция написать и распространить сочинение в защиту Гизберта Воэция, а также составить обвинение против Гронингенского университета. В этих сочинениях, формально посвященных не Декарту, Воэций-сын вновь обрушился и против личности Декарта и против его учения. Но и старый Воэций не сложил оружия. Он обратился в  университетский сенат Гронингена с жалобой на Шоока. Ему удалось заставить своего бывшего ученика и ставленника замолчать и замять свои разоблачения.

В этом деле Декарт проявил упорство, которое объясняется тем, что здесь был не только нанесён ущерб его безопасности и покою, но и затронуты его честь и доброе имя. Он не мог допустить, чтобы его порочили запутавшиеся в тёмных происках мракобесы и интриганы. 16 июня 1645 г. он пишет новое оправдательное сочинение — «Апологетическое письмо к властям города Утрехта против господ Воэциев, отца и сына» 31. В нём он вновь излагает всю историю шестилетних преследований, которым он подвергся со стороны этих людей и их сообщников начиная с марта 1639 г. — даты надгробной речи профессора Эмилия, оказавшейся поводом для нападения.

Он опровергает, как клевету, выдумку Воэция, будто он, Декарт, первый напал на него. Кроме враждебных по отношению к Декарту отзывов и речей, которые Воэций вёл на своих лекциях, диспутах, в своих проповедях и т. д., кроме собственноручно написанных им писем, в одном из которых он сравнивает Декарта с Ванини,— на чём он основывает самое чёрное и самое беззаконное из всех своих обвинений,— Декарт указывает на семь различных печатных изданий, посредством которых Воэций пытался нанести ему вред 32.

Клевеща на каждом шагу на Декарта, Воэций в то же время задумал привлечь Декарта к суду за клевету. Декарту это представляется похожим на то, как если бы кто-либо собирался побить его и в то же время притянуть к суду, с тем чтобы пострадавший заплатил штраф за то, что его побили. Подробно разъясняет Декарт мотивы, по которым он, познакомившись с корректурой готовившегося Воэцием пасквиля, счёл необходимым выступить против него и написал своё «Письмо к Воэцию».

Не самые обвинения Воэция заставили его так поступить. Обвинения эти были столь нелепы и невероятны, что давали повод скорее для презрения, чем для нападения. Выступить против Воэция его заставили прежде всего соображения о пользе публики и о спокойствии штатов Голландии, которое всегда было для французов более желанным, чем для многих коренных жителей этой страны. Далее, он надеялся, что это выступление доставит удовольствие многим гражданам города, в том числе и его правителям, которые в то время, когда Воэций делал всё возможное, чтобы привлечь их на свою сторону, в большей своей части нисколько не поддались его проискам и не впали в предубеждение против Декарта.

Продолжая развивать повесть своих злоключений, испытанных по вине Воэция, Декарт особенно подчёркивает нелепость положения, которое создалось вследствие того, что не только Воэций, но и власти Утрехта прямо попирают постановление Гронингенского университета, доказавшее справедливость всех утверждений Декарта и лживость Воэция 33. Если скажут, что он, Декарт, также в своё время писал против приговора Утрехтского университета, то этот случай не может идти ни в какое сравнение со случаем Воэция, так как в протесте Декарта речь шла не о предметах, подлежащих ведению суда, а о философии. В отношении же философии он, Декарт, уверен, что многие сочтут его судьёй, «по крайней мере, столь же компетентным, как и вся Ваша Академия» 34.

В конце Декарт заявляет, что он не намерен просить защиты от клеветы и извращений истины, учиняемых Воэциями. Он предоставляет самим властям Утрехта решить, достойно ли их чести и выгодно ли для них, чтобы преступления Воэциев оставались безнаказанными. Но он просит принять во внимание, что при всём почтении, с каким он должен и хотел бы относиться к властям города Утрехта, он вынужден жаловаться им на них самих, так как именно они в силу качеств своего правосудия и вследствие происков врагов Декарта оказали столько доверия клевете Воэциев, сколько было в их власти. С полным правом он может заявить, что только на них одних он вынужден жаловаться.

Поэтому он просит магистрат принять во внимание весь вред и ущерб, какой был причинён ему, Декарту, прежде всего оповещением властей от 13 июня 1643 г., когда его ославили при звоне колоколов и посредством объявлений, разосланных по всем углам и закоулкам голландских провинций, как если бы он был бродяга или беглец, совершивший самое большое и заслуживающее наибольшей ненависти преступление. Вторая великая несправедливость, причинённая ему властями Утрехта,— осуждение его сочинений, которым они предоставили открытую возможность чинам правосудия окончательно лишить его чести и даже достояния. Наконец, в-третьих, несправедливость эта состоит не только в изданном 12 июня 1645 г. запрещении печатать или продавать сочинения, написанные в его пользу, но прежде всего в безмерном покровительстве, которое в продолжение целых четырёх лет власти Утрехта оказывали несправедливым деяниям Воэция и всех других лиц, которых Воэцию удалось настроить против Декарта.

Те же власти, узнав, что Шоок, ранее клеветавший по наущению Воэция на Декарта, сделал впоследствии несколько истинных признаний в его пользу, затеяли против Декарта процесс по обвинению в клевете, и это несмотря на то, что его доказательства были столь очевидны, что у членов Гронингенского университета не могло остаться на этот счёт никаких сомнений. Всё это происходило так, как если бы власти Утрехта вот уже в течение четырёх лет делали всё возможное для того, чтобы связать Декарта по рукам и помешать ему защищаться, в то время как его враг имел возможность наносить ему удары и вымещать на нём весь свой гнев и всю свою ярость. 

Декарт подчёркивает, что он и не пытался разорвать путы, которыми был связан, но терпеливо сносил все несправедливости, чинимые Воэцием. Он поступал так только потому, что видел, до какой степени покрывают утрехтские власти члена своей корпорации: Декарт не мог поразить его, не затрагивая вместе с тем и всю корпорацию, на которую он вовсе не хотел нападать. Он умоляет магистрат проявить добрую волю и принять во внимание все указанные им обстоятельства, чтобы он мог, наконец, получить удовлетворение, которого он требует. Если же он не может на это рассчитывать, то пусть ему предоставят хотя бы то право, в котором не отказывают даже тягчайшим преступникам,— право знать, что за приговор против него вынесен, какими судьями он постановлен, на чём они основывались и каковы доказательства, полученные ими и положенные в основу осуждения 35.

Посланием Декарта заканчивается его полемика с Воэцием. Спор этот, отнявший у Декарта много сил и времени, показал Декарту иллюзорность его расчётов и надежд на спокойное и незаметное существование. Философия Декарта и его новые научные идеи были слишком большим, видным явлением умственной жизни и слишком резко противоречили господствовавшим взглядам, для того чтобы остаться незамеченными. В том, что Декарт стремился посредством своих книг, через учеников распространить свои идеи и сделать их предметом школьного преподавания, не было ничего необычного. Но в том, что, стремясь к этой цели, Декарт надеялся избежать борьбы за свои идеи, было явное противоречие.

Воэций не был случайным личным врагом Декарта, которого могло бы и не оказаться на его жизненном пути. Конечно, персонально это мог бы быть не Воэций, а кто-либо другой, быть может, более учёный, более принципиальный. Но рано или поздно столкновение Декарта с миром схоластики и богословия было неизбежно. Философию Декарта нельзя было ни спрятать от мира, ни, раз показав её, уберечь от нападений.

Что дело обстояло именно так, видно из последующих событий жизни Декарта. Едва только стихла борьба, которую ему пришлось вынести в Утрехте, как возникло новое столкновение — на этот раз в Лейдене, крупном культурном центре, который славился своим университетом. Декарт имел нескольких друзей и последователей среди учёных, богословов и просто светских людей. Среди математиков его друзьями были Голий и Скоутен, среди богословов — Гейданус, среди дворян — медик Гоогланд. Ту же роль, какую в Утрехте выполняли Ренери и Регий по распространению декартовской философии в университете, в Лейдене играл профессор Хееребоорд  36. Он действовал не так открыто и не так резко, как Регий, и пользовался успехом.

Как только влияние философских и научных идей Декарта стало значительным в университетской жизни, против Декарта выступили теологи. Так же как и в Утрехте, дело началось с академических споров. Поводом к нападению явились главным образом теологические идеи,  содержавшиеся в декартовских «Размышлениях о первой философии». Застрельщиком в этой новой борьбе оказался некий Ревий, весьма глупый и вздорный богослов, состоявший с 1642 г. в должности директора богословской школы. Школа эта находилась в ведении Лейденского университета. Ревий выступил на академическом диспуте с тезисами, в которых доказывал, будто Декарт — еретик и атеист. Нападки Ревия не произвели особенного впечатления: слишком уж неловко и неумно развивал он свои тезисы.

Положение обострилось, когда в 1647 г. в борьбу вступил другой богослов — профессор Тригландий 37. По форме его выступление было академическим и состояло в доказательстве ряда тезисов, противоречивших учению Декарта. Однако на этот раз и самые тезисы и тон их защиты носили явно зловещий характер. В «Размышлениях о первой философии», как мы уже знаем, один из исходных пунктов состоял в признании возможности, будто телесный мир мог быть порождением какого-то злого и могущественного обманщика. В дальнейшем Декарт доказывал существование Бога и выводил из Его существования невозможность того, чтобы мир оказался обманчивым призраком. В четвёртом «Размышлении» Декарт объяснял возможность заблуждения тем, что человеческая воля обширнее, чем разум, а потому, неправильно используя свободу решения, человек может, несмотря на ясность разума и прирождённость знания, впадать в ошибки и заблуждения.

Именно эти учения Декарта вызвали резкие нападки Тригландия. Из рассуждений Декарта о возможности  предположить, будто мир есть ложное марево, порождённое злым гением, Тригландий вывел, будто Декарт считает Бога обманщиком и, таким образом, оказывается повинным в богохульстве. Из учения Декарта о том, что воля превосходит разум и что человек может принимать  свободные решения, Тригландий вывел обвинение в причастности Декарта к ереси Пелагия — богослова, отрицавшего основное учение кальвинизма о предопределении. Итак, Декарт провозглашён одновременно атеистом, богохульником и еретиком! Снова церковники объединялись против него, как против признанного вождя новой науки и новой философии. Снова ему грозили опасности, связанные с обвинением в противорелигиозных учениях. Снова предстояло подумать о средствах защиты.

Декарт проживал в это время в Эгмонде. Его лейденские друзья советовали ему обратить самое серьёзное внимание на возникающее против него новое преследование. 4 мая 1647 г. Декарт обратился одновременно к попечителям (кураторам) лейденского магистрата и к властям Лейдена с просьбой принять меры и дать ему удовлетворение за испытанную им несправедливость 38. Отправляя письмо, Декарт, умудрённый опытом борьбы в Утрехте, не ждал для себя ничего доброго. Он ясно представлял, какую силу имеют богословы и как трепещут перед ними все светские люди и учёные. «…Я написал,— сообщает он принцессе Елизавете Пфальцской,— длинное письмо к кураторам Лейденского университета, чтобы добиться справедливости против клеветы… двух богословов; ещё не знаю, что они ответят мне, но не жду многого, ибо знаю, как здесь настроены люди: они дрожат не перед справедливостью или доблестью, а перед бородой, голосом и бровями богословов» 39.

Первые сведения из Лейдена, действительно, были не утешительны. Враги Декарта хотели задержать разбор дела кураторами и сохранить поле битвы за богословами. «В то время как я пишу это, — сообщал Декарт Елизавете,— я получил письма из Гааги и Лейдена, где говорится, что собрание кураторов отложено, так что моё письмо им ещё не вручено; я вижу, что из пустяка хотят устроить серьёзное дело. Говорят, что судьями желают быть богословы. Если это так, то мне предстоит инквизиция, худшая, чем испанская, и меня изобразят врагом их веры» 40.

20 мая 1647 г. он, наконец, получает ответ на поданную жалобу 41. Власти Лейдена сообщают ему, что, рассмотрев его дело, они предписали ректору университета,  профессорам философского и богословского факультетов, т. е. всем должностным лицам, воздержаться от всякого высказывания как за, так и против философии Декарта и даже от всякого упоминания его имени. Доводя об этом решении до сведения Декарта, магистрат Лейдена  надеется в свою очередь, что Декарт также воздержится впредь от каких бы то ни было разъяснений осуждаемых и оспариваемых тезисов своей философии.

Это постановление в сущности представляло скрытое осуждение Декарта. Как раз те самые мнения, о которых он утверждал, что они злостно приписаны ему его врагами, но в действительности им не разделяются, объявлялись его собственными. Декарт ответил на это официальное извещение 42. В ответе этом слышится и гордость знающего себе цену философа и ирония по адресу авторов бессмысленного приговора. Декарт пишет, что он, по-видимому, не понял смысла состоявшегося решения. Ему нет ни малейшего дела до того, будет ли произноситься его имя в стенах Лейденского университета, но он обязан перед обществом дать отчёт и разъяснить, что осуждаемые или по крайней мере оспариваемые учения — не его учения, что они зря ему приписаны.

На этом повороте событий друзья Декарта советовали ему изменить тактику и добиваться уже не законной справедливости, а использовать свои светские связи и таким путём, действуя через французское посольство и через главу голландского государства, добиться хотя бы отмены репрессий, на которых настаивали торжествующие враги. Декарт отклонил этот совет. «Я буду просить,— заявил он,— только справедливости, если же я не смогу её добиться, то, как мне кажется, лучшим будет, если я стану потихоньку готовиться к отступлению» 43.

Восемь лет длились споры Декарта с голландскими богословами. Кто бы ни выступал против него: Воэций или Тригландий,—во всех случаях против него действовала удивительно согласная сила. Это — подлинная «лига богословов», члены которой одинаково солидарный в Утрехте и в Лейдене. Они отравили ему покой его мирного научного труда, лишили даже уверенности в безопасности. Ему пришлось серьёзно подумать о перемене местожительства.

Примечания:

1. Стих, взятый Декартом из Овидия (Tristia, 3, 4, 25).

2. Charles Adam, Vie et Oeuvres de Descartes. Etude historique (Oeuvres de Descartes publiées par Charles Adam et Paul Tannery, t. XII, Paris), p. 243-244.

3. Ibid., p. 111-113; G. Cohen, Ecrivains français en Hollande dans la première moitié du XVII-e siècle, Paris 1920, livre I. «Régiments français au service des États. Un poète soldat: Jean de Schelandre, gentilhomme Verdunois», p. 471-472.

4. Ch. Adam., p. 112, note b.

5. Cohen, op. cit., p. 261—262; Ch. Adam, op. cit.,p. 342, note c.

6. Ch. Adam, op. cit., p. 330; см. также Cohen, op. cit., p. 519.

7. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, Lettre apologétique aux magistrats d’Utrecht, p. 203.

8. Ibid.

9. Ch. Adam, op. cit., p. 330-331.

10. Cohen, op. cit., p. 533.

11. Ibid., p. 540-541.

12. Воэцию посвящена обстоятельная монография голландского учёного Арнольда-Корнелиса Дукера (Arnold-Cornelis Düker Gisbertus Voetius, Leiden, t. I, 1893; t. II, 1 (1904); 2 (1907).

13. Descartes, Oeuvres, t. Ill, p. 531-532.

14. Ibid., p. 531.

15. Descartes, Oeuvres, t. VII, p. 584-585.

16. Декарт цитирует это предложение Воэция, адресованное Мерсенну, в своём «Апологетическом письме к властям города Утрехта» (Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 205-206).

17. Cohen, op. cit., p. 296.

18. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 210; см. также Ch. Adam, op. cit., p. 337-338.

19. Cohen, op. cit., p. 554. «Картезианская философия», т. е. философия Декарта; Cartesius — латинизированное имя, которым Декарт подписывал свои сочинения.

20. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 6, note a;cp. Ch. Adam, op. cit., p. 335.

21. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 1-194.

22. Descartes, Oeuvres, t. VIIL seconde partie, p. 20,

23. Ibid., p. 22.

24. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 26.

25. Ibid. F

26. Descartes, Oeuvres, т. VIII, seconde partie, p. 217-219.

27. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 218-219; см. также Ch. Adam, op. cit., p. 339.

28. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 217 ; см. также Ch. Adam, op. cit., p. 339.

29. Descartes, Oeuvres, t. IV, p. 650-652.

30. Ch. Adam, op. cit., p. 340.

31. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 201-273.

32. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 210.

33. Ibid., p. 224-234.

34. Ibid., p. 242.

35. Descartes, Oeuvres, t. VIII, seconde partie, p. 268-273.  

36. Cohen, op. cit., p. 653.

37. Ibid., p. 654-655; Ch. Adam, op. cit., p. 345-346.

38. Descartes, Oeuvres, t. V, p. 2-12.

39. Ibid., p. 17 (письмо от 10 мая 1647 г.).

40. Ibid., p. 18.

41. Ibid., p. 29—30 (текст письма кураторов Лейденского университета Декарту).

42. Descartes, Oeuvres, t. V, p. 35-39.

43. Ibid., p. 19.

Дополнительная информация из книги:

С. 356: «Изменения в «Принципах философии» по сравнению с «Размышлениями» больше характеризуют осторожность Декарта, чем действительную эволюцию его философских взглядов. Декарт явно избегает возможного обострения борьбы… Он  тделывается одной фразой от вопроса о свободе воли, в то время как в «Размышлениях» он обсуждает этот вопрос весьма обстоятельно.

В 1640 г. Декарт был близок в решении проблемы свободы ко зглядам Жибьё, формулированным в книге «О свободе». После 1640 г., когда появился «Августин» Жансена, от Декарта не должно было укрыться то, что учение о свободе, развитое в «Августине», многим напоминает теорию свободы самого Декарта. Но в «Принципах философии» Декарт обходит полным молчанием свою близость к Жибьё и Жансену. Ко времени написания «Принципов» всякое учение, противоречившее доктрине о свободе воли, было уже под сильным подозрением. Декарту невыгодно было обращать внимание читателя на свою близость к авторам, мнения которых подвергались в то время суровой и резкой критике».

С. 194: «Не менее плодотворные мысли заключались в учении Декарта о воле и о более обширном объёме воли сравнительно с разумом. Смысл этого учения состоял в том, что условием истинного, т. е. свободного от заблуждений, разума должно быть соответствие разума и воли, иными словами — подчинение неразумной, слепой, сбивающей с истинного пути воли ясному, сознающему свои задачи и основания своих действий разуму. В учении Декарта о воле, изложенном в «Четвертом размышлении», содержалась гениальная мысль о том, что доступная для человека свобода его действий нисколько не исключает ни необходимости, ни обусловленности этих действий, но образует единство с этой необходимостью.

«Чтобы быть свободным,— разъяснял Декарт,— мне не необходимо быть безразличным при выборе одной из двух противоположностей. Скорее обратное: чем больше я склонен к одной — потому ли, что ясно понимаю, что в ней содержатся добро и истина, или потому, что Бог располагает так содержание моих мыслей,— тем свободнее я её выбираю» (Descartes, Oeuvres, t. VII, p. 57-58.)»