Библейские зарисовки 5

Мудрый совет

Гололоб Г.А.

Поздний вечер. Давно исчез последний луч солнца над Иерусалимом, и большинство его жителей приготовились ко сну, но в доме Никодима горит свет. Домик этот расположен в южной части города, недалеко от долины Кедрон, в тихом и уютном месте, что обычно ценится людьми пожилого возраста. Улочки здесь тесные, но дома выложенные из известняка, выглядят опрятно. На террасах, расположенных выше, растут финики и маслины, в тени которых удобно отдыхать.

Никодим ждет важного гостя: к нему сегодня (судя по времени, на долгий разговор) придет уважаемый член синедриона Гамалиил, который был также и лидером фарисейской партии в этом высшем судебном органе страны. Поскольку возглавлял синедрион первосвященник Каиафа, большинство его членов были саддукеями. Несколько лет назад Никодим сам был членом синедриона, но после того как однажды вступился за Иисуса из Назарета, его лишили этого права, объявив неблагонадежным. Сам он никогда не переживал по этому поводу, поскольку учение Назарянина ему в целом нравилось, но он не находил в себе сил признаться в этом другим людям. Проще говоря, поскольку Никодим не хотел портить отношения со своими друзьями, он предпочел просто умалчивать о своих взглядах. Это было оправдано еще и по той причине, что иудеи постановили исключать из синагоги каждого, кто признает Иисуса Мессией. Но теперь, когда Никодим дожил до глубокой старости, ничто ему не было нужно, кроме покоя.

Его гость, Гамалиил бен Симон, был внуком знаменитого раввина Гиллеля ха Закена — основателя либерального крыла в иудейском фарисействе. Эта партия противостояла более радикальной фарисейской школе, руководимой в то время раввином по имени Шаммая. Прекрасная родословная (его знаменитый дед, хотя и родился в Вавилонии, но происходил из дома Давидова) позволила Гамалиилу получить хорошее образование, стать важным членом синедриона и завести себе множество учеников. Поскольку он рано приобрел репутацию большого знатока Писаний, его лекции посещали представители как одной, так и другой фарисейских школ.

Одним словом, раньше они были друзьями, но это было раньше… Теперь же престарелый Никодим, давно уже отошедший от публичных дел, числился в рядах неблагонадежных в религиозном смысле людей. А для ревниво относящихся к формальному благочестию израильтян это было хуже всего. Что же случилось, что столь важный человек пожаловал в гости к нему, кто считал себя уже почти отверженным и забытым всеми жителями Иерусалима? Иисуса уже нет, Его ученики – разбежались. Правда, ходили слухи, что Он воскрес после того, как Его распял Пилат, но, поскольку Его толком никто не видел, большинство евреев в это не верили. К чему бы этот визит?

Его раздумия прервал настойчивый стук в дверь… Поскольку Никодим заблаговременно дал распоряжение прислуге открыть, через несколько секунд на пороге его гостиной появился сам Гамалиил. На нем был расшитый разноцветными полосами дорогой хитон и не менее изысканное молитвенное покрывало, так называемый «талит», которое обычно носят на голове правоверные иудеи.

— Мир тебе, почтенный Никодим, — поприветствовал он хозяина дома.

— После тебя этот мир и наступит! – ответил ему тот традиционным образом. – Давно ты не был в моем доме…

— Как поживаешь, Равви? – поспешил перенять инициативу в разговоре уважаемый гость.

— Милостью Божьей, а как поживает уважаемый сын Симона?

— Вот появилась нужда в хорошем совете, — начал Гамалиил, ища взглядом места на ковре, где ему можно было бы сесть.

Никодим указал ему рукой на место рядом с собой, выложенное подушками. Когда тот разместился, как ему было удобно, дружески предложил:

— Отведаешь отменный чай с лепешками?

— Нет, спасибо. Это излишне. Я пришел для делового разговора. Учитывая твой возраст, не буду тебя задерживать долго.

— Что-то случилось?

— Как тебе сказать? Похоже, да. На днях активировалась деятельность секты назарян… Помнишь того Иисуса из Назарета, которого Пилат предал позорной смерти на Пасху?

— Да, еще не успел забыть… Но разве все на том не закончилось?

— Этим, скорее, все только началось. В Пятидесятницу они устроили возле самого храма свою манифестацию, в результате которой к ним присоединилось примерно три тысячи ессеев, которых в тот же день и окрестили в ближайших купальнях Иерусалима. Не прошло и двух дней, как двое из них совершили чудо исцеления у ворот храма – и снова к ним добавилось еще пять тысяч человек… С того времени в их общину все прибывает и прибывает народ…

Гамалиил умолк, давая Никодиму возможность подумать. Затянулась неловкая пауза.

— Вижу, — наконец произнес хозяин дома, – что эта история имеет свое продолжение… Но я не имею ни малейшего желания помочь тебе или кому-либо бороться с последователями этого учения.

— Нет, я пришел к тебе не за этим. Лично я не вижу в учении Иисуса Назарянина какого-либо вреда… К тому же вчера мне пришлось снова защищать этих рыбаков от гнева синедриона. И если бы я не вмешался, они бы повторили судьбу своего учителя. Но после того, как их все же избили плетьми, меня вызвал к себе Каиафа и потребовал выразить четкую позицию по этому учению. Поскольку саддукеи боятся выступать против назарян в одиночку, они пытаются задействовать в этом деле фарисеев обоих направлений. С последователями школы Шаммая у них не будет проблем, но наша школа настроена так, чтобы предотвратить излишнюю напряженность с назареями, что, как я полагаю, созвучно также и твоим убеждениям…

Помолчав немного, он продолжил:

— Ты прекрасно знаешь мое личное отношение к религиозным разномыслиям. Я — не последователь Шамаии, с которым по этому вопросу спорил еще мой покойный дед. Мир его праху! А вступать в сговор с продажными саддукеями мне еще более противно… Напротив, я приложу все усилия, чтобы их планы относительно назарян провалились…

— Не продолжай. Я понял, – согласился Никодим. — Но что ты хотел бы узнать об этом учении?

— Кое-что о нем я знаю из двух выступлений назарян в синедрионе, но этого слишком мало. Но, как ты и сам понимаешь, при председательствующем Каиафе мне было неудобно задавать им те вопросы, которые его самого совершенно не интересуют…

Здесь Гамалиил снова остановился, но тут же продолжил:

— Вообще для меня большая загадка, почему Иисус, которого я, к сожалению, никогда сам не слышал, поскольку Он проповедовал большей частью в Галилее, критиковал больше нас, чем саддукеев? Они же не верят ни в воскресение мертвых, ни в существование ангелов, ни в пророческие откровения…

— Вот потому-то и не критиковал, — перебил его Никодим. — Для Него они не были серьезными оппонентами. Впрочем, к фарисеям твоего крыла Он не питал какой-либо вражды… Что же это такое я говорю? Какая «вражда» может исходить от Посланца мира? Однако ты вероятно и сам знаешь, что назаряне считают настоящими виновниками смерти Иисуса именно саддукеев.

— Да, я этого не отрицаю…

— Тогда давай сразу перейдем к делу… О чем именно ты хотел меня спросить?

Гамалиил важно сложил руки на груди, думая, с чего бы начать:

— У меня к тебе лишь два вопроса… Первый: «Чему Иисус учил о Себе? Кто Он – раввин, пророк, Мессия?» И второй: «Как Иисус относился к закону? Признавал ли его авторитет и в какой мере?»

Теперь задумался Никодим, но не прошло много времени, как он отозвался:

— Для меня самого учение Иисуса из Назарета содержит немало загадок. Подозреваю, что Он просто не мог сказать людям всего, что им нужно было знать. До сих пор слышатся в моих ушах Его слова: «Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, — как поверите, если буду говорить вам о небесном? Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах». Ты смог бы сказать такое о себе? «Сшедший с небес… Сущий на небесах»? И таких замысловатых выражений у Него было слишком много, чтобы их можно было признать случайными. Одним словом, подозреваю, что Его учение было более радикальным, чем это может показаться с первого взгляда.

— Но все же что-то о нем можно сказать определенное? – допытывался Гамалиил.

— Это замечание относится и к твоим вопросам, – продолжил его собеседник. — Нет никакого сомнения в том, что Иисус считал Себя Мессией, которого ожидает весь Израиль… Но ограничиться только этим – значит сказать слишком мало… Например, Он учил народ с какой-то непонятной никому сверхъестественной властью. Очень жаль, что ты не слышал Его сам. Он всегда говорил от имени Всеблагого Бога – да будет Его имя благословенно! — так, как будто Он лично знал Его мысли и намерения. Когда я был у Него ночью, Он сказал мне следующее: «Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете». Ни одного раза Он не усомнился в том, о чем говорил от Его имени. Неслучайно, в отличие от всех евреев, Он называл Всевышнего – да будет благословенно Его имя – «Своим», а не «нашим» Отцом…

Здесь Гамалиил поднял руку и остановил говорившего:

— По первому вопросу сказанного тобой больше, чем мне нужно. Если Иисус считал Себя Мессией, то и этого достаточно для того, чтобы отнестись к Его словам внимательно. Почему этот Мессия оказался не таким, каким мы ожидали Его увидеть, это уже вторичный вопрос. По крайней мере, пророк Исаия изображает также и Страдающего Мессию, а пророк Даниил – Мессию, сходящим с неба… Теперь меня интересует, что ты можешь сказать мне по второму вопросу?

— Иисус не отрицал закон Моисея, но свел все Десятисловие только к двум важнейшим заповедям, объединенным темой любви. Когда один из наших законников спросил Его: «Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?», Иисус сказал ему в ответ: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки».

— Но это вообще не вступает в противоречие с нашими убеждениями, — живо откликнулся Гамалиил. – Мы всегда верили, что обрядовый закон выполняет лишь воспитательную функцию, направляя сознание Божьего народа к пониманию более духовных истин, содержащихся в нем как сердцевина в скорлупе… Получается, что в учении Иисуса Назарянина нет ничего нового?

— Погоди, — остановил его Никодим. – В учении Иисуса из Назарета я обнаружил два совершенно уникальных тезиса…

В этот момент в двери комнаты, где проходила беседа, постучали, и один из слуг, быстро войдя, известил обоих раввинов о том, что к Гамалиилу явился гонец от первосвященника.

— Пусть войдет, — распорядился хозяин дома.

Через минуту гонец докладывал главе фарисейской фракции в синедрионе о том, что завтра утром состоится внеочередное совещание синедриона, созываемое по чрезвычайному поводу. Сегодня днем был арестован и помещен в тюрьму некто Стефан из назорейской ереси, который учил в храме, что поклоняться Богу можно на всяком месте. Он вступил в спор с лучшим из учеников Гамалиила, Савлом Тарсянином, но и того привел в замешательство. Первосвященник посчитал нужным известить всех членов синедриона о том, что такого рода оскорбление храма достойно наказания побитием камнями. Именно так будет стоять завтра вопрос о провинности этого Стефана.

После своего донесения посланец был отпущен, а Гамалиил, глубоко вдохнув, приложил руку к своей груди в знак извинения:

— Жаль, но мне нужно уходить. Если можно выразить последнюю твою мысль коротко, то я все же хотел бы ее выслушать сейчас, до того как осуществится новый процесс над еще одним лидером назарян.

— Да, да, — засуетился Никодим. – Я буду краток. Две совершенно уникальные истины в учении Иисуса таковы. Первая: Его абсолютное непротивление злу. Некоторые ставят под сомнение известные слова Иисуса «любите врагов ваших», называя их умышленным преувеличением, но лично я так не думаю…

— Получается, что у Него нет врагов? Ни мытарей, ни самарян, ни язычников?

— Да, Он всех этих лиц включает в понятие «ближний»…

— Получается, что в мере Своей терпимости к инакомыслию Он утирает нос даже нам?

— Да, получается так. А теперь выслушай вторую, не менее радикальную, истину: возрождение является единственным условием вхождения каждого человека в Царство Божье…

— Погоди, погоди, — встрепенулся Гамалиил, — но ведь пророк Иеремия говорил о возрождении довольно ясно: «Вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом».

— Да, ты прав, но назаряне иначе истолковывают это пророчество. Наши законники учат тому, что возрождение – это лишь отправной пункт в длительном процессе богоуподобления, который начинается с обрезания и завершается могилой. В отличие от них, Иисус учил о возрождении как о моменте посвящения человеческого сердца Богу и таким образом полного и окончательного примирения с Ним. Иными словами, спасением Он называл вступление в личные отношения с Богом, а не отработку определенного количества добрых дел.

— Это похоже на то, как солдат принимает присягу, тем самым оказываясь зачисленным в личный состав войска?

— Именно так оно и есть.

— Тогда зачем вообще соблюдать закон?

— Для выражения своей благодарности за уже полученное таким способом спасение.

— Да-а-а, здесь есть над чем подумать, – сморщил свой лоб Гамалиил. — Признаюсь, что это – самая сложная часть в учении Иисуса Назарянина. Теперь у нас нет времени, чтобы продолжить наш разговор. Но если Всевышний – да будет благословенного Его имя – позволит нам еще встретиться на этой земле, мы обязательно его продолжим с Божьей помощью.

— И я надеюсь на это же всей душой.

На этом разговор двух раввинов завершился. Гамалиил, быстро попрощавшись, покинул гостиный дом.