Библейские зарисовки 4

Окна небесные

Гололоб Г.А.

Зовут меня Гиезий, а хочу я вам рассказать одну историю, которая случилась в дни израильского царя Иорама, сына Ахава и Иезавели. За грехи царского двора и за грехи всего народа послал Бог на Свой народ сирийские полчища. Арамейский царь Венадад Второй собрал армию и пошел войной на Израильское царство, осадив его столицу Самарию. Было это ранней весной, когда все цари по своему обыкновению ходят воевать. Держа город в многомесячной осаде, они довели его жителей до настоящего голода.

Поскольку город был окружен сирийцами, выходить из него и возвращаться назад целым могли только несколько женщин, которые носили еду нам — постоянным жильцам лагеря прокаженных, расположенного за городом. Для нас, прокаженных, что война, что мир было все равно. Нас одинаково боялись, как свои, так и чужие. Поэтому что касается нашей безопасности во время войны, то, как и в мирное время, только нас одних никто и не трогал. Скорее, мы всех пугали. Когда нас кто-либо замечал издали, то сам обходил «десятой дорогой». Конечно, по закону мы были обязаны кричать «нечист, нечист», но так поступаем мы, лишь находясь в городе, особенно когда пробираемся среди толпы людей, чтобы никто случайно на нас не наткнулся или когда к нам приближается незнакомец. Но за пределами города мы этого правила не соблюдаем, даже если к нам бывало и забредет какой-либо нищий, или бродяга. Если заразится, то это уже была его проблема.

Но если во время той войны нашей жизни ничто не угрожало, этого нельзя было сказать, когда в городе начался голод. Среди нас и так было мало тех, кто имел еще живых родственников, а посещали нас обычно сердобольные женщины, у которых свои родные (бывшие прокаженные) уже умерли. Они из жалости к нам носили нам различные отбросы из царской кухни или из домов богатых людей, у которых были излишки. Но и того нам не всегда хватало. Одним словом, мы были в полной власти этих добрых женщин.

Так вот один раз пришли к нам наши кормилицы, принесли узелок сушеных зерен и узелок сушенных смокв, и плачут так горько. Платки их осунулись, одежда сидит на них неуклюже, и сами они выглядят как-то испугано.

— Что вы плачете? – спрашиваем. – Разве может случиться что-то, хуже войны?

Одна из них и говорит:

— Потому и плачем, что начался в городе голод. Нет нам самим уже никакой пищи. Все мусорные ямы обходили, никто ничего съестного уже не выбрасывает. Начали резать не только бродячих котов и бездомных собак, но и нечистых животных. Да и на тех цены так выросли, что никак бедным людям недокупиться. Сегодня утром ослиная голова на рынке продавалась за восемьдесят сиклей серебра. Теперь вам придется выживать самим, и не знаем, как вам это удастся. Но мы вам уже ничем помочь не сможем…

Выслушали мы это и говорим:

— Спасибо вам, дорогие наши кормилицы, что все это время не забывали нас. Видать Бог зовет нас в дальнюю дорогу, коль в этом месте мы не сможем найти себе пропитания. И хотя тяжело нам ходить (концы пальцев на руках и ногах уже сгнили), но будем пробовать идти куда-нибудь. Другого способа выжить у нас нет.

— Идите в Иудею, — посоветовала нам женщина по имени Нурит, — и если дойдете, то, может быть, там вам поможет царь Иосафат. Искать же помощи у нашего царя бесполезно. Вчера я сама слышала такой разговор на городской стене, когда по ней проходил царь. Одна женщина жаловалась ему на другую: обе родили примерно в одно время каждая по ребенку. Так вот они согласились их умертвить, сварить и съесть, но когда съели одного, то второго его родная мать спрятала.

— Да, неужели это правда? – испугались мы.

— Истинно передаю то, что слышала… – ответила Нурит, вытирая платком остатки слез. — Как только услышал это царь, так и говорит: «Пусть то и то сделает мне Бог, и еще более сделает, если останется голова Елисея, сына Сафатова, на нем сегодня».

— Так прямо и сказал? – засомневался я.

— Так и сказал, — подтвердила Нурит.

Я подумал, неужели царь нашел зацепку против пророка, чтобы свалить всю вину за случившееся на него.

— А что сделал царю этот прозорливец? – как бы уловив мою мысль, вставил слово мой товарищ.

— Не знаю… Может быть, царь думает, что во всем виноват Елисей, поскольку всегда предупреждал о нападении врага, а на этот раз не сделал этого. К тому же он мог и голод предотвратить, как он это неоднократно делал раньше…

— Нет, тут дело не в этом… – стал соображать я. — Как объяснить то, что город все еще остается в осаде? Когда начинается голод, тогда находящиеся в осаде обычно сдаются на милость врага. Почему же царь Иорам еще не сделал этого? Неужели он не понимает того, что сдаться лучше, чем умереть с голоду? Судя по всему, Елисей предсказал, что эта осада окончится нашей победой… Вот почему он считает его одного виноватым в этом голоде. Но почему дело дошло до поедания детей – этого я уж никак не могу объяснить… В любом случае, за простую оплошность царь не стал бы убивать человека, тем более Божьего пророка.

— Ты, наверное, прав, — сказала Нурит, собирая свои вещи в дорогу, — поскольку когда царь со своим главным сановником Шемаией явились к Елисею, чтобы его предать смерти, у того на приеме сидел совет старейшин. Все ожидали откровения от Бога, а оно просто так, по воле самого пророка, не приходит. Но, как мне потом рассказали сами старейшины, в тот самый момент, как послышалось приближение людей, Елисей почувствовал озарение. Он сразу же попросил старейшин задержать входящих в дверях, чтобы они не помешали ему получить Божье откровение. Поэтому когда они вошли, то как раз попали на получение Елисеем пророчества от Бога. Но сбудется ли оно, вот в чем вопрос?

— Так что, получается, Елисей получил откровение? – спросил другой мой товарищ.

— Да.

— О голоде?

— Да.

— Так почему ты сразу об этом не сказала? – стал настаивать он. — Какое?

— Божий пророк сказал: «Выслушайте теперь слово Господне: завтра в это время у ворот Самарии ведро лучшей муки и два ведра ячменя будут продаваться по сиклю».

— И это все?

— Все…

— А что царь? – спросил я, первым придя в себя после такой новости.

— А царь опешил… Он видать подумал, что с Божьим пророком что-то случилось. Может быть из-за голода… Но главный царский сановник, Шемаия, на руку которого всегда опирался царь, сказал Елисею: «Даже если бы Господь и открыл окна небесные, и тогда может ли это быть?» А ему пророк ответил: «Ты это увидишь глазами своими, но есть его тебе не придется». Одним словом, сама не знаю, верить ли Елисею на этот раз или нет…

Женщины постояли еще некоторое время возле нас (посуду назад они не забирали, мы сами ее разбивали, поскольку ею уже нельзя было никому пользоваться), а потом попрощались и ушли. После их ухода, все, кто мог передвигаться, сразу же отправились в путь, – кто в Иудею, а кто и далее. А самых слабых из нас, включая и меня, осталось четверо. Вот мы стали рассуждать, что нам делать. Жизнь прокаженных и сама по себе ужасна, а тут еще и голод. Вот один из нас и говорит: «Пойдем лучше в стан сирийский. Если оставят нас в живых, то выживем, а если умертвят, то какая нам разница, где умирать».

Мы и согласились. Дождались сумерек, чтобы нас никто не видел, и пошли в стан сирийский, поскольку он был недалеко. Ту ночь, я никогда не забуду. Как сейчас стоит перед моими глазами.

Мы зажгли факел, чтобы нас не приняли за разведчиков и не уничтожили, не расспросив. В Изреельской долине стояла такая тишина, что звук совы был слышен за версту. Мы пробирались вперед, все дрожа как от ночного холода, так и от страха. А звук совы как будто предвещает нам что-то зловещее.

— Может вернемся назад, — спрашивает меня один товарищ. – Что-то мне не по себе.

— Это ты сирийцев испугался, — пошутил над ним другой. – Не бойся, нам уже нет смысла выбирать, какая смерть лучше.

Подходим к краю стана сирийского и просто глазам своим не верим: везде горят костры, на них еще еда горячая в котлах, а нет ни единой души вокруг. Кое-где остались даже кони и лошади привязанными, а также местами брошенное оружие. Как будто кто-то испугал наших врагов – все осталось на месте, а самих людей нет.

— Что здесь случилось? – спрашиваю.

— А кто его знает? Давай хватать, кто что может, пока враги назад не вернулись…

Вошли мы в один шатер, смотрим: полно еды. Стали мы есть и пить. Когда наелись, набрали там по мешку разных дорогих украшений и одежды, пошли в ближайший лес и там закопали про запас. Потом вернулись еще раз, зашли в другой шатер, и там взяли столько же, и пошли и это также спрятали. А потом говорим друг другу: «А теперь уже можно, наконец, и лечь спать». Но лично мне стало стыдно, что мы решили лечь спать, когда все в городе голодают. И я обратился к своим товарищам с такими словами:

— Нет, не так мы делаем. День сей — день радостной вести, если мы замедлим и будем дожидаться рассвета, то падет на нас вина. Не для нас одних были предназначены эти блага. Пойдем же и уведомим дом царский, потому что сильно голодают жители города, а мы здесь ублажаем себя различными яствами.

И мы пошли в город, позвали привратников городских, а они передали эту весть в царский дворец. Когда со своей вестью мы предстали перед царем, он вначале не поверил нам и сказал слугам своим:

— Я знаю, что хотят сделать с нами сирийцы. Они знают, что мы терпим голод, и вышли из стана специально, чтобы спрятаться в засаде. Они хотят выманить нас из города, чтобы захватить нас врасплох и вторгнуться в город хитростью.

Но один из служащих при нем предложил выход:

— Пусть повелит царь взять пять из оставшихся в его стойле коней, чтобы пойти и проверить, так ли это на самом деле. И тогда мы будем знать точно, что нам делать.

Пять лошадей в царском стойле не нашли, нашли только четверо. Их и запрягли в две колесницы. И послал царь лазутчиков вслед сирийского войска, приказав: «Езжайте, разведайте. Действительно ли покинули свой стан сирийцы. И идите по их следам до самого Иордана, чтобы знать это наверняка». Посланные, последовавшие за бежавшими до Иордана, обнаружили, что вся дорога была устлана одеждами и вещами, которые побросали впопыхах сирийцы. И возвратились и донесли царю, что действительно нет сирийцев в стране израильской.

Когда эта новость была объявлена всем жителям Самарии, народ толпой двинулся в стан сирийский и быстро разграбил его, так что на городском рынке ведро лучшей муки и два ведра ячменя продавались по сиклю, как и предсказал пророк Елисей. Сбылось и еще одно его предсказание. Царь Иорам поставил у городских ворот своего сановника Шемаию с отрядом солдат с целью удержать народ, чтобы слуги царя успели появиться в стане раньше всех остальных. Но народ проломил защиту и растоптал Шемаию в воротах. Он, правда, умер не сразу, а со временем, увидев возвращающихся с добычей, но сам ею так и не воспользовался.

И лишь несколько дней спустя мы узнали причину столь странного бегства сирийцев: им послышался в ночи стук колесниц и ржание коней. И они подумали, будто нанял против них царь израильский царей хеттейских и египетских, чтобы помочь ему. Не долго думая, они поспешно вскочили на свои ноги и побежали в сумерках, оставив все. Некоторые люди говорили, что действительно видели в ту ночь большое число всадников на соседней дороге, ведущей в Египет. Это была очередная вылазка хеттов, обычно пересекавших в этом месте Палестину, чтобы напасть на филистимские города. Поскольку обе эти дороги сливались в одну у горы Кармил, ночью эхо от передвижения по одной из них разносилось ветром на большое расстояние, так что его вполне могли услышать в сирийском стане. Именно по этой причине бежавшие сирийцы отступали к Иордану, а не к горе Кармил, откуда пришли. Так это было или иначе, но дело было сделано. Господь исполнил Свое слово, которое сказал через слугу Своего Елисея, чтобы мы научились доверять больше Невидимому Богу, чем тому, что видим перед своими глазами.